Эми Кадди - Присутствие [духа]. Как направить силы своей личности на достижение успеха

Откуда взялось такое расхождение? Дело в том, что для нас один из важнейших методов расшифровки чужих эмоций – бессознательное воспроизведение мимики собеседника. В повседневной жизни это «отзеркаливание» происходит так незаметно и быстро (занимая примерно треть секунды[217]), что мы его даже не ощущаем. Благодаря магии обратной связи от мышц лица мы способны чувствовать и понимать чужие эмоции. Но ботулотоксин А, парализуя лицевые мышцы, нарушает этот процесс. Дэвид Нил объясняет: «Подражание чужой мимике открывает нам окно во внутренний мир другого человека. Ботокс затрудняет подражание, и стекло в этом окне становится несколько более мутным»[218].

И это – не единственная причина радоваться своим морщинкам. Не забывайте, что ботокс иногда применяют и для мышц и морщинок, связанных с выражениями и негативных, и позитивных чувств, то есть не только с нахмуренным лбом, но и с улыбкой, ведь от улыбки мышцы вокруг глаза сокращаются и образуются «гусиные лапки». Трудно сердиться или грустить, когда не можешь хмуриться. Но так же трудно – радоваться, когда не можешь улыбаться! Иными словами, паралич или расслабление мышц, позволяющих нам испытывать подлинные чувства, тормозит как наши собственные чувства, так и способность распознавать чужие. Мы уподобляемся тем самым пациентам с ИОГ – нам становится труднее общаться. Как выразился Нил, «в этом есть определенная ирония – люди используют ботокс, чтобы лучше функционировать в социальных ситуациях, и выглядят действительно лучше, но в итоге могут и проиграть из-за неспособности понимать чужие чувства»[219]. В этом есть мораль: относитесь терпимо к своим «гусиным лапкам», и они терпимо отнесутся к вам – и тогда вам проще будет терпимо относиться к другим людям.

С тех пор как Уильям Джеймс предложил свою революционную теорию эмоций и их связи с разумом и телом, ученые собрали огромный объем экспериментальных данных, нацеленных на ее проверку. В недавнем обзоре этих исследований психолог Джеймс Лэрд, автор первого эксперимента по изучению мимической обратной связи, и Кэтрин Лакасс сделали такой вывод: «В сотнях проведенных экспериментов вызванные у участников выражения лица, экспрессивное поведение и телесные реакции приводили к возникновению у них соответствующих чувств. Каждый вид манипуляции поведением стимулировал или укреплял определенные разнообразные чувства… Предотвращение определенного выражения лица приводило к снижению интенсивности соответствующего чувства… В целом, мы полагаем, разумно будет сделать вывод, что Джеймс был прав: чувства – это последствия… эмоционального поведения и телесных реакций»[220].

Пока что мы говорили о влияниях небольших изменений в мышцах, управляющих лицом. Но что, если передвинуться ниже – к мышцам и костям, которые управляют выражением тела ниже подбородка? Плечами, руками, торсом, ногами? Они ведь тоже что-то выражают. Могут ли наши тела научить нас быть сильными, уверенными, спокойными, гармоничными? Могут ли они научить нас присутствовать?

«Правильное представление о себе» – интересная концепция. Видимо, она предполагает, что это представление может быть любым, в соответствии с желаниями его владельца. Его можно даже изменить, но это не значит, что оно станет неискренним или лживым. Это наводит на мысль, что можно создать определенный мысленный образ себя, а затем предпринять определенные шаги, чтобы воплотить его в жизнь. В приведенном выше отрывке, взятом из романа Колума Маккэнна «Трансатлантика», слово «шаг» следует понимать буквально: Фредерик Дуглас, борец за права чернокожих, живший в XIX в., обрел новую походку, новую осанку и наслаждался ими, полагая, что они гармонируют с идеей человека, которым он себя считает.

Маккэнн, по сути, заявляет, что тело не просто несет человека туда, где ему нужно оказаться, – оно может помочь человеку обрести новую личность. И, как мы сейчас обнаружим, научные данные с этим согласуются: если тело ведет вперед, ум и чувства последуют за ним.

Чтобы понять, как это работает, давайте посмотрим, что происходит, когда тело предает человека, загоняя его в глухую оборону – погружая в страх и подозрительность вместо того, чтобы придать личности новую силу. Я говорю о посттравматическом стрессовом расстройстве.

Представьте себе все компоненты беспомощности – беспокойство, стресс, страх, ощущение нависшей над головой угрозы, сомнения в себе, упадок настроения, стремление защититься, плохо работающие исполнительные функции мозга, проблемы с памятью, отвлекающие мысли, избегающее поведение – и умножьте на коэффициент. Очень большой коэффициент. Теперь вы примерно понимаете, какой видится жизнь человеку, страдающему посттравматическим стрессовым расстройством, или ПТСР[221]. Травматическое расстройство вчистую лишает человека власти над собой.

Травма – точно так же, как и чувство собственного бессилия, – вызывает глубокую дисгармонию между телом и душой. Психиатр, известный специалист по ПТСР Бессель ван дер Колк заметил, что травма «приводит к нарушению тонко настроенной физической синхронии». Он писал: «Когда входишь в приемную клиники, где лечат ПТСР, мгновенно отличаешь пациентов от персонала – по застывшим лицам и характерным позам, сжатым, но в то же время возбужденным»[222]. ПТСР разбивает человека на части, создавая в психике глубокие разломы и конфликты. Каждое действие в повседневной жизни дается с колоссальным трудом – человек вынужден быть рядом и взаимодействовать с детьми, родителями, друзьями, коллегами и в то же время бдительно защищаться от воображаемой угрозы и пытаться отогнать мучительные воспоминания. Такой человек «разделен сам в себе».

Традиционная психотерапия для ПТСР предполагает, что травма нанесена исключительно душе, и лечение проводится исходя из этого. Когнитивно-поведенческая терапия (КПТ) основана на идее, что поведением человека управляют его мысли, и стремится «перемонтировать» мыслительные схемы человеческого мозга. Экспозиционная терапия стремится снизить чувствительность страдальца к травмирующему фактору, для чего подвергает его такому же воздействию снова и снова, заставляя вспомнить травму, заново пережить ее и заново с ней взаимодействовать.

Но некоторые ученые, и среди них ван дер Колк, подвергают сомнению этот подход. «Травма ничего общего не имеет с когнитивными функциями, – заявил он в интервью газете The New York Times. – Она вызывает перенастройку тела, которое отныне начинает воспринимать мир как опасное место»[223]. Идея, что травма живет в теле и что именно там ее следует искать и исцелять, интуитивно кажется истинной. Вот что сказано в статье Дженин Интерланди в The New York Times:

«В подавляющем большинстве случаев именно тело пациента подверглось поруганию, и именно тело подвело пациента и не смогло предотвратить несчастье – ноги бежали недостаточно быстро, руки отталкивали недостаточно сильно, голос был слишком тихим и не дозвался на помощь. И именно тело пациента сейчас разваливается от малейшего стресса – бросается на землю при звуках сработавшей автомобильной сигнализации, видит в каждом прохожем затаившегося насильника. Как можно вылечить душу пациента, если он заперт в теле, которое кажется ему столь невыносимым?»

Или, как выразил то же самое художник Фрэнк Джелетт Берджесс, «наши тела вполне сойдут за автобиографии».

Многие больные ПТСР, а также их родные и близкие спрашивали меня, нельзя ли использовать связь между телом и душой для облегчения симптомов этого расстройства, так трудно поддающегося лечению. Как минимум две трети полученных мной электронных писем на эту тему написаны ветеранами войны или их родными. Этот вопрос не давал мне покоя: если травма – предельное выражение предельной беспомощности и для нее характерно рассогласование тела и души, можно ли воздействием на тело снизить ощущение нависшей угрозы и восстановить самооценку человека? Может быть, тогда тело выведет душу из состояния посттравматического стресса. Оказывается, ученые занимались этим вопросом и накопили немало данных.

Многие исследования посттравматических стрессовых расстройств занимались в основном ветеранами войны. Ученые считают, что (по заниженным оценкам) как минимум каждый пятый человек, принимавший участие в боевых действиях, страдает ПТСР, а среди тех, кто вступал в схватку с противником, таких еще больше. Известно, что ПТСР у ветеранов особенно плохо поддается лечению – как медикаментозной терапии, так и традиционным психотерапевтическим подходам (КПТ и экспозиционной терапии). Вдобавок процент больных ПТСР, которые бросают терапию, не доведя ее до конца, чудовищно велик, особенно среди ветеранов. Это происходит по разным причинам: душевное расстройство воспринимается как позорное клеймо; больной ПТСР решает потратить это время на решение других жизненных задач, которые считает первоочередными; больной, что вполне понятно, не хочет снова переживать травмирующий опыт, который, собственно, и привел к возникновению ПТСР. А тем временем ПТСР продолжает разрушать жизни бесчисленных ветеранов и их семей.